Як довго можна писати одне речення? У російського чиновника це може зайняти від півтора місяців до безкінечності.
Еще в сентябре несколько журналистов польских СМИ в Москве пытались узнать, какова была реакция на новости из Польши о том, что в апреле 2010 года в процессе идентификации тел жертв авиакатастрофы самолета президента Леха Качиньского работники центрального бюро судебных медэкспертиз в российской столице перепутали тела.
Спросить мы хотели, прежде всего, у самого источника, то есть в бюро. Но услышали в ответ, что они нам ничего не скажут и что мы должны обратиться в вышестоящую инстанцию, а именно к Григорию Голухову, главе департамента здравоохранения города Москвы.
Мы тут же выслали в его адрес факсы, спрашивая, собираются ли его подчиненные разобраться в том, как же могла произойти эта ошибка.
Работники департамента каждый день нам вешали лапшу на уши, что они работают над ответом, что чиновник, ответственный за это задание, уже почти его выполнил, что документ уже готов и ожидает только подписи начальника.
После очередных напоминаний я позавчера дождался наконец ответа – ровно через 50 дней после отправки запроса в департамент здравоохранения. И это меня очень обрадовало, потому что Анджей Зауха с телеканала TVN вообще ничего не получил.
Мне прислали ровно одно предложение: «Департамент здравоохранения города Москвы, рассмотрев Ваше письмо о катастрофе под Смоленском в апреле 2010 года, рекомендует обратиться по этому вопросу в Следственный Комитет Российской Федерации» . И подпись: «Н.Ф. Плавунов, первый заместитель начальника департамента здравоохранения города Москвы».
Арлета Бойке, журналистка Польского Телевидения, отфутболенная таким же письмом, обратилась в Следственный Комитет только для того, чтобы узнать, что там не обязаны беседовать по интересующему нас вопросу.
Я попытался убедить Элину Николаеву, главу пресс-службы департамента здравоохранения, в том, что я вовсе не спрашивал ее шефа о самой катастрофе, а лишь об ошибке, которая была совершена уже после катастрофы подведомственным ему учреждением. Она мне посоветовала, чтобы я повторил это письменно и тогда возможно что-то удастся сделать. Но вскоре она мне перезвонила и сообщила, чтобы я не присылал больше никаких вопросов, потому что на них никто не ответит.
А когда я ей сказал, что я и так опишу всю эту ситуацию, она накричала на меня, что я занимаюсь «политической конъюнктурщиной». Не знаю, что это может означать, но видимо что-то очень плохое, потому что когда я это пытался выяснить, госпожа пресс-секретарь просто бросила трубку.
В России чиновники любят таким образом «отфутболивать», или нагло избавляться от иностранного журналиста, который приходит к ним с неудобным вопросом. И делают это гораздо чаще, чем идут на разговор.
И в Польше это встречается. Совсем недавно через подобное прошла Ариадна Рокоссовская из правительственной «Российской газеты», пишущая о футбольных беспорядках на Евро. Работники сразу нескольких министерств, говоря деликатно, игнорировали ее, не отвечали на факсы и телефоны.
Но с этим польским хамством еще можно было справиться. Я написал фельетон о чиновниках, которые не понимают, за что им платят. И все как рукой сняло. Назавтра Рокоссовской прислали ответы на все вопросы, которые она высылала в Польшу в течение полугода, и с тех пор на ее просьбы реагируют молниеносно.
Российских же чиновников, привыкших к тому, что они разговаривают только с теми журналистами, которых они сами себе подбирают, и только на те темы, которые они сами себе выбрали, ничего не изменит. У каждого польского журналиста есть сегодня пухлая папочка с вопросами и просьбами об интервью, направленными после смоленской катастрофы в МАК, Следственный комитет, Генеральную Прокуратуру. И ни одного ответа. А если временами что и приходит, то это несколько ничего не значащих слов, общий смысл которых сводится к «отвалите!».
И такое отношение в России вовсе не распространяется исключительно на поляков. Этим делом подмены тел жертв смоленской авиакатастрофы сейчас пытаются заниматься и журналисты Deutsche Welle. И им тоже заявили в Департаменте Здравоохранения Москвы, что ничего им не скажут.
И не стоит этому удивляться. Уже несколько дней в России действует новый закон о шпионах и изменниках. А согласно ему гражданин, который оказывает какую-либо помощь иностранной организации, которая – как потом окажется – действовала во вред стране, рискует попасть в тюрьму на 20 лет. А стало быть, лучше не рисковать и не выдавать признанными совершенно секретными сведения о бардаке в самом главном российском морге.